Атморави: Для меня любая песня – это провокация

– Рави, над чем сейчас работаешь?

– В последнее время занялся семинарами по открытию вокала. Для этих семинаров нужен музыкальный материал. Интересно сочинять песни, которые можно потом вместе с людьми исполнять. В них минимальный, самый простой текст. Я подбираю такие слова, которые было бы приятно петь. Чтобы было светло, позитивно.

– Что такое «открытие вокала»?

– Есть люди, которым в силу различных причин кажется, что они не могут петь. Например, из-за травмы. И они из-за этого страдают. Желание есть, а возможности, по их мнению, отсутствуют. Они могут просто стесняться. Сравнивают себя с кем-то и говорят: «Я не вокалист». И при этом они скучают по физическому переживанию пения. Голос для них – важная тема. Вообще это связано со смелостью подачи себя. Через голос можно сделать первый шаг. Для кого-то это может быть ключевым моментом. Семинары можно назвать медитационно-терапевтической группой. Они включают в себя медитационные техники и упражнения, которые я либо где-то нашёл, либо придумал сам.

– А что происходит с людьми на семинарах? Каков результат занятий?

– Люди вдруг слышат, что у них есть голос. Что он уникален, и нет никакой нужды его прятать. Моя цель – помочь людям вспомнить физическое удовольствие от пения.

– То есть это, скорее, психологический, чем вокальный, тренинг?

– Да. Это не обучение вокалу. Не стать певицей, звездой, а просто вернуть себе радость пения.

– Получается?

– Мне кажется, да. Люди пишут отзывы. В сентябре на Азовском море проходил Ошо-фестиваль, на котором организаторы предложили мне провести такой семинар. Я придумал структуру, которая могла бы охватить 40 человек, находившихся в зале. Все были довольны, люди получили какой-то опыт. Проходили занятия в Тамбове, Великом Новгороде, Петербурге. В декабре был двухдневный семинар в Краснодаре.

– Что для тебя занятие музыкой?

– Я много лет занимаюсь медитацией, самоисследованием. Для меня музыка, гастролирование – это духовная практика, которая погружает меня в стрессовые ситуации и вынуждает оставаться в своём центре, в своей точке неподвижности. В тишине. В итоге восприятия такого опыта что-то кристаллизуется.

– Бывают неудачи, тупики? Или путь ясен и широк?

– На самом деле всё переживается как большой тупик. Чем дальше движешься, тем меньше надежд, иллюзий.

– Но это же здорово! Лучше понимаешь окружающее.

– Да, с одной стороны. С другой – когда начинаешь, например, «двигать» песни, наталкиваешься на стену. Конечно, у людей разные мотивы. У меня – это желание с кем-то поговорить, вступить в диалог. И мотивировать слушателя на ответ. В принципе, для меня любая песня – провокация на реакцию. Хочется услышать отклик. Для этого я использую художественные средства: мелодию, ритм, другие вещи. Чтобы внимание слушателя обратить на этот художественный объект и вызвать реакцию. Но по ходу времени мне начинает казаться, что художественные средства, ценные и действенные для меня, не оказывают воздействия на публику. То есть ты что-то делаешь, а оно улетает в пустоту.

– Раньше было так же?

– Да. Хотя поначалу казалось: ну вот сейчас, сейчас. Газеты, там, журналы. Вот спою ещё и ещё, нужно хорошо играть. Выкладываться на каждом концерте. Как завещал Элтон Джон, никогда не отменять концерты, оттачивать технику. А потом я прихожу к выводу, что всё это не играет роли.

– А что тогда играет?

– Что-то другое. Может быть, созвучность окружающей среде. Есть общества, в которых индивидуальность является ценностью. Чем ты ярче и необычней, тем больше к тебе тянутся люди. Они заинтересованы в этой мутации. У Дэвида Боуи глаза разного цвета, и почему-то этот факт для людей кажется привлекательным. Они не кричат: это фрик и давайте его убьём, потому что он позорит британскую нацию. Они кричат: вау, это же наш Ziggy Stardust! Меня всегда вдохновляли вот такие «извращенцы». Необычные, странные люди. И в себе я пытался находить такие штуки. Естественно, с учётом таких ценностей ты переносишь себя в какую-то незнакомую территорию. Доверяешь своим шагам. Самоисследование сводится к тому, что ты чувствуешь себя и пытаешься делать шаги, которые мотивированы изнутри, а не извне. А когда оказываешься в среде, где не ценят такую выделенность из общего, когда актуальны другие ценности, и ты их не воспроизводишь, ты как раз начинаешь позорить их, пугаешь людей. На какой успех можно рассчитывать?

– Со временем ситуация не меняется?

– На мой взгляд, нет. Я и от других это слышу. Есть ролик, где Шевчук говорит, что в России чем лучше ты играешь, чем ближе к мировому уровню, тем меньше к тебе приходит людей. Здесь просто очень низкий уровень образования, в том числе музыкального. Нас столько лет полоскали отвратительным радио…

– И продолжают.

– Да. И это несмотря на кажущуюся доступность качественного контента. Интернет открыл доступ ко всему. Но как говорит Джон Стюарт, если мы усилим всё, мы не услышим ничего. Так что у нас ничего лучше не становится. Я считаю, что искусство без потребителя не существует. Если человек что-то создаёт, не рассчитывая на восприятие и не учитывая реакцию воспринимающего, он душевнобольной. Он не может контролировать свои выплески. Творчество становится искусством, когда автор создаёт что-то, понимая, как он вызовет реакцию. PinkFloydделают свои шоу такими не потому, что им захотелось, чтобы всё моргало и летало. А потому, что хотят ввести людей в зале в определённое состояние. И это состояние позволило бы им пережить какое-то чувство. В этом плане музыка – религиозная тема.

– Почему?

– Церкви создавали такими, чтобы человек, попавший в храм, переживал какое-то необычное для себя чувство. И этого добивались художественными средствами. Привлекали лучших художников. Микеланджело, например. На этом принципе основывается и вся поп-культура. Приходишь, как в храм, и тебе поёт Мэтью Белами. И он делает это не потому, что не может удержаться. А потому, что понимает: нужно петь так, составить такой порядок песен, чтобы зритель ушёл из зала, пережив катарсис, очищение. И потом купит у них ещё один альбом.

– То есть это идёт ещё из античного искусства?

– Конечно. Muse, в частности, создают специальную базу данных. Они документируют каждый концерт, а потом наблюдают за тем, что происходит в зале. Как футболисты после матчей, они детально анализируют каждое выступление. И если выходит, что этот сет-лист идеален, они его не меняют. Потому что им важно состояние людей в зале.

– Как-то Егор Летов сказал, что «Гражданская оборона» – это не музыка, а шаманизм. Совместное действо артистов и публики.

– Да. Это искусство, которое глубоко утилитарно. Но при этом доступно только талантливому человеку, который понимает, какие действия медиума, шамана, приведут к реакции слушателя. Естественно, слушатель тоже должен делать свою работу.

Беседовали Мария Литвинова и Сергей Егоров

Фото Аллы Григорьевой