30 октября в новостную повестку попал белгородский журналист Владимир Бабин. Мужчину процитировали даже федеральные СМИ и медиа. Причина в том, что Бабин назвал сдавшихся в плен военных трусами и предателями. Многим это не понравилось, особенно родственникам солдат. На Владимира Ивановича обрушилась волна критики.
В чём причина столь высокого интереса к публикациям в соцсетях регионального журналиста, что сам Бабин делал бы в плену и многое другое — в нашем материале.
— Должна обязательно. Это всегда было и будет.
— Не удивлён я тому, что прибежали со всех сторон. А почему прибежали? Сказали бы: «Ой, да ладно, сидит там себе дед в провинции, строчит». А нет! Потому что дед попал в яблочко. И кстати, в личку мне пишут и звонят, поддерживают многие мои читатели.
За ночь пост прочитали 7 тысяч человек и собралось почти 600 комментариев. Из них половина — ЦИПсОшные, фейковые, анонимные комментаторы, которые бьют в одну точку. Меня это не удивляет, потому что мы знаем, что идёт информационная война. Нашу зону контролируем ЦИПсО № 72 — под Киевом сидят ребята. У них в белгородском сегменте есть свои аккаунты, площадки, группы. Бывшие наши журналисты сидят за границей и оттуда ведут целый ряд каналов. Эти ролики про наших пленных сняты командой ЦИПсО. Некоторых из них прямо спрашивают, где их оружие. Отвечают: «Я бросил». Спрашивают: «Кто Путин?». Их традиционную кричалку вы и сами знаете. Но в конце добавляют, что это не наша война, мы не хотим воевать, нас погнали. Вот, ради чего были сняты эти ролики. Россию нельзя победить в войне, Россию можно лишь победить изнутри. Поэтому они бьют сюда каждый день.
— Нет, не пленных. Есть же ролики о героях, но мы должны понимать, что есть героизм и самоотверженность, а есть обратная сторона — предательство и трусость. Поэтому надо говорить и об этом. И если человек сдался в плен, он кто? Трус и предатель!
Обратите внимание, что речь в моих текстах идёт о тех, кто сдался в плен. У нас закон действует о добровольной сдаче в плен. Наказание — 10 лет [прим. ред. — тюрьмы]. Я вспомнил Сталина. Очень строгий и суровый приказ у него был — на месте расстреливать дезертиров. Но более того, там были суровые вещи и для семей предателей. Семья несёт ответственность за предателя.
Подчеркну, что никогда и нигде я воинов, попавших в плен, трусами не называл. Взяли в плен и сдались в плен — это разные вещи. Сдался — это сам, а попал — это, например, раненый.
— Я разве сказал это? Нет, конечно! Разбираться надо. Если в ролике человек говорит, что он выбросил гранатомёт и сдался сам, то мы вправе считать его трусом и предателем. Но если человека раненого взяли в плен, его надо менять. Каждый случай должен быть тщательно проверен.
— Это примитивно. Да, я написал [прим. ред. — про пленных], как бомжи. Но мне и картинку прислали, и по телевизору показали, какие они красавцы в форме. Вы знаете Юру Гусакова? Он сказал, что это враки [прим. ред. — про плохое обмундирование]. Он же был мобилизован. Всё им выдали: берцы, форму, фуражку.
— Мне много лет, и друзья детства уже все в запасе. Но журналисту Юре Гусакову я верю. Он мне рассказал, что кормят хорошо, форма хорошая, только шапка не налезала. Из моих знакомых есть один молодой парень — водитель КамАЗа. Служил с моим старшим внуком. Он ушёл по контракту и, как он рассказал, нет вопросов к обмундированию и питанию.
— Легенда есть такая, что их вывезли в лес, бросили там, они там неделю бродили, ели корни растений, мышей, а потом вышли к врагу и сдались. Разбираться надо. Я думаю, их одели в эти лохмотья, чтобы показать, какая российская армия. Такая была идея, но мозгов у них маловато. Видно, что это грубая подделка с целью раскола России изнутри.
— Окончил Харьковский университет, была военная кафедра. Я стрелял, получил лейтенанта, потом старшего лейтенанта. Мои друзья, с кем я учился, распределились в Белорусский военный округ. Их взяли в армию. А я был в Московском военном округе. Нас в войска не призывали, но три или четыре раза, я ездил на военные сборы. В армии не служил.
— Я бы пошёл. Но меня не берут — восьмой десяток уже. Может быть, помог бы осветить реальное положение дел, рассказать о том, что там [прим. ред. — на фронте] происходит.
— Я бы постарался не попадать в плен. Но вопрос странный. Это как спросить, что бы вы делали, если бы вас начали насиловать. Расслабься и получай удовольствие! В плену, конечно, удовольствия мало. Но некоторые плохиши и там его получают. А вообще, не могу себе это представить, как и не могу представить, чтобы меня заставили говорить то, что я не хочу.
— Нет, конечно. Это не дискредитация. Это очищение российской армии. Я это в любом суде докажу. Я выступаю против трусов и предателей. Это поддержка российской армии.