Posted 28 ноября 2014,, 09:07

Published 28 ноября 2014,, 09:07

Modified 29 июля 2022,, 11:04

Updated 29 июля 2022,, 11:04

Журналист Евгений Поддубный: Война пахнет кровью, дерьмом и порохом

28 ноября 2014, 09:07
Корреспондент телеканала «Россия» Евгений Поддубный начинал профессиональную деятельность в Белгороде. В интервью обозревателю «Российской газеты» Юрию Снегирёву он рассказал о войне.

– Скажи, как ты стал фронтовым корреспондентом? Или это сама война нашла тебя?

– В пору второй Чеченской кампании молодые люди, которые работали на телевидении, так или иначе проходили через Чеченскую Республику. Там люди находились по месяцу, меняя друг друга. Отказаться можно было. Но я как-то съездил, мне понравилось. Съездил ещё раз, опять понравилось. Не в смысле, что понравилось то, что там происходит. А в смысле, что я примирился с этими ощущениями, прислушался к себе. И начал потихонечку обрастать опытом, знакомыми. Обрастал тем, что помогает понимать, что происходит на поле боя, что происходит вокруг него, что происходит по дороге к нему.

– Кроме знаний боеприпасов, военной техники, что ещё нужно знать военному корреспонденту?

– Ты должен знать то же самое, что знают военные. Разница лишь в том, что ты не стреляешь. Тебе нужно знать, как вести себя при миномётном обстреле, при контактном бое, как правильно выбрать позицию, чтобы остаться живым и ещё что-то снять. Вернуться и передать это в редакцию.

– Я вспоминаю один эпизод, когда я был с тобой в машине в Славянске. Многие корреспонденты поехали, что называется, напролом, а ты скомандовал водителю вернуться. Ты сказал, что информации мы наберём не больше, чем уже есть, а людьми рисковать не намерен.

– Я всегда считал, что ни один кадр не стоит человеческой жизни. Это такие банальные слова, но в этом вся соль. Каждую командировку я беру ответственность за свою съёмочную группу. Например, в Донецкий аэропорт я часто не брал с собой оператора. Я ездил со своим коллегой, корреспондентом Life News Семёном Пеговым. Мы ездили вдвоём, помогали друг другу, снимали друг друга для того, чтобы записать там стендап. Оператора и инженера я не брал.

– Чем война для тебя привлекательна? Неужели эта обстановка, кровь, грязь, постоянный риск может нравиться?

– Война пахнет кровью, дерьмом и порохом – это правда. Естественно, любому нормальному человеку это не будет нравиться. У войны есть крайне неприятные углы. Она оголяет человеческий характер, она крайне быстро людей сближает. Либо она крайне быстро показывает, кто чего стоит. Это как возможность увидеть человека в наиболее открытой форме. Когда всё просто: чёрное – белое – чёрное – белое. Серенького нет. Это и адреналин, и ощущение, что ты делаешь что-то по-настоящему важное. Это и непередаваемые ощущения, когда по тебе стреляют, но ты живой. И ты сделал свою работу, и сделал всё правильно. Это и человеческая благодарность. Ты же хорошо помнишь, как в Цхинвале люди подходили, обнимали тебя, меня за то, что мы не уехали, что мы остались и рассказали про их горе.

– Я очень хорошо помню, как Крым переходил в состав Российской Федерации. Ты там вёл ежедневные репортажи. До этого ты вёл репортажи в Киеве, когда только-только начинался майдан. Помню, как весной ты уезжал из Крыма на Донбасс. А сейчас уже почти зима. Ты только-только вернулся. Каково это – жить на войне?

– До Украины была Сирия, я там тоже находился по 3-4 месяца безвыездно. И вполне комфортно себя чувствовал. Конечно, я скучаю по родным, близким. Это, пожалуй, самое тяжёлое. Вот это и есть стресс, когда ты находишься далеко, не можешь помогать, поддерживать так, как должен. А там всё понятно: снимай – беги.

– Я знаю, что у иностранных телерепортёров есть определённые правила: 2 недели журналист на войне, потом его надо сменить. Потому что у него меняется точка зрения, он привыкает к стрельбе. Как ты к этому относишься?

– Я подхожу к этому с профессиональной точки зрения. Дабы не потерять чувство самосохранения, не подставляться лишний раз, я каждый день себя одёргиваю, напоминаю себе, что случайности случайностями, а про математику забывать нельзя. Я считаю, что пока у меня получается сохранять здравомыслие. Знаешь, там люди воюют непосредственно в окопах по 3-4 месяца без отъезда домой, без отпуска. Им гораздо тяжелее, чем нам.

– Мы с тобой довольно долго находились по одну сторону фронта. Это не наша вина, потому что нас на другую сторону просто не пускали. Да и если бы пустили, то это был бы билет в один конец. А как работать, если один из неписаных журналистских законов – это быть непредвзятым?

– Работать с двух сторон можно, когда не идут активные боевые действия, когда они начинаются – это становится утопией. Украинский кризис выделяется тем, что на другую сторону не пускают российских журналистов. На Украине до мая я контактировал с украинскими силовиками, записывал с ними интервью.

– Как они относились к тебе?

– Были и крайне приличные люди, были и крайне странные люди. Тут всё по-человечески. Я помню, когда под Славянском мы приехали на блокпост национальной гвардии, там был замкомандира бригады, который тепло нас встретил, ответил на все вопросы, попросил, чтобы ответы его не были вырваны из контекста. Я ему пообещал это и обещание своё сдержал. Потом на этом же блокпосту появились другие нацгвардейцы, которые уже начали стрелять при виде нашего автомобиля. Вот и вся картина. Когда началась украинская истерия, составлялись списки террористов, куда включали журналистов.

– Ты, по-моему, тоже в списке.

– 64-й номер. В этой ситуации никто не пытался контактировать с украинскими силовиками по причине, что все контакты заканчивались ямой, пленом. Я сознательно говорю слово «плен», потому что задерживать людей без суда и следствия, бросать их в ямы, пытать, обещать расстрелять – это и есть плен. После ребят с Life News, после ребят со «Звезды», погибших наших товарищей Игоря Корнелюка, Антона Волошина, Андрея Стенина не было никаких контактов.

– А со стороны ополченцев – что это за люди, именно с твоей точки зрения?

– Это люди абсолютно разные, может быть, даже часто не объединённые едиными идеалами. Люди, которые для себя чётко решили, что после событий 21 февраля в Киеве они имеют полное право сами решать, как им жить дальше. Более того, я недавно объяснял коллегам с «Би-Би-Си», почему они ополченцы, а не сепаратисты. Потому что не все там сепаратисты, там есть добровольцы из разных стран мира, там есть люди, которые убеждены, что не надо отделяться от Украины. В принципе надо Украину освободить. Какие же они сепаратисты? Там есть и сепаратисты, безусловно, – люди, которые считают, что им нужно отделиться от Украины. Это такой котёл, куда вошли местные жители, которые сначала требовали федерализации, потом отделения, потом, когда гражданская война разгорелась, уже ничего не требовали, а просто воевали. Наконец, добровольцы из России. Это самое удивительное. Ведь совсем недавно казалось, что Россия была полностью поглощена процессом глобализации, мы стали частью абсолютно универсального западного мира. И тут пришла беда в дом юго-востока Украины, и многие люди взяли и стряхнули с себя одномоментно эту похожесть, поехали туда, взяли автомат в руки и начали воевать за свои убеждения и за их убеждения. Вот для меня это было самое удивительное.

Украинские средства массовой информации возвели до абсурда истории про российских военных на юго-востоке. Там действительно много граждан России, но не стоит упрощать схему пребывания их там. Это люди, которые вдруг решили повоевать за своих, и это не только русские. Там много чеченцев, осетин. Осетины – это удивительная история. Я спросил их: ребята, вы что тут делаете? Они говорят: когда-то русские воевали за нас. Это было в 2008 году. Мы должны отблагодарить их тем же. Более того, там есть люди с Западной Украины, которые не говорят по-русски, а только по-украински. Они говорят, мы не согласны, не надо историю нашу переписывать, не надо нам рассказывать про Бандеру. Понятно, что ополченцы пользуются поддержкой из России, в Киеве пользуются поддержкой из Европы. Но давайте на землю опустимся, это же гражданская война, как на неё ни посмотри.

– Вот тебе другой вопрос: как в бытовом плане приходилось? Часто бывало, что нет воды горячей, невозможно побриться, нет места, где помыться.

– Я тоже ходил заросший. Но всё это решается. Электричества если нет, есть генераторы, если нет воды, есть влажные салфетки. Четырьмя влажными салфетками можно отлично принять душ. Когда нет совсем воды – тяжело. Есть специальные таблетки, для того чтобы очищать воду. Есть спутниковая связь, когда нет мобильной связи. Чтобы твоё нахождение не было бессмысленным, всегда нужно иметь канал связи.

– Как одеваться на войну? Журналисты кто в бронежилете, кто без бронежилета.

– Однозначно: бронежилет спасает жизнь. На моих глазах несколько раз такое происходило, и бронежилет носить нужно. Не нужно слушать людей, которые говорят: чего ты его надеваешь, это судьба! Бережёного Бог бережёт! Сейчас средства защиты очень хорошие, в частности российские. У нас прекрасные бронежилеты 5-го класса. Каску носить необходимо. Статистика показывает, что люди, которые находятся в защитных средствах, живут дольше. Мне кажется, сейчас настолько большой ассортимент удобной тактической одежды, но при этом одежды, которая не является камуфлированной: удобная обувь, удобные брюки, удобные флиски, в которых тепло. Сейчас нет абсолютно никаких проблем.

– Я знаю, что с едой там не очень. Приходилось тебе делиться с кем-то из местных жителей?

– Безусловно. Мы приехали в один из районов Донецка, который постоянно находится под обстрелом. Люди на протяжении трёх месяцев там живут в подвале без электричества, без газа. Это пожилые люди, которым некуда бежать, не к кому бежать. Мы приехали и сделали про них материал. Несмотря на обстрелы, тут же поехали, взяли, что у нас было – тушёнка, крупы, и отвезли им два пакета, которые позволили, наверное, неделю им существовать.

– Что такое страх на войне?

– Это то чувство, которое тебя оберегает, которое идёт за тобой, которое ни в коем случае нельзя гнать от себя, надо уметь с ним справляться. Но страх – это то, что позволяет тебе здраво смотреть на вещи. Не надо путать с паникой. Паника парализует. Страх тоже парализует, но если ты умеешь с ним обращаться, как с лучшим другом, то он в какой-то момент тебя останавливает, даёт тебе возможность оглядеться, подумать, выбрать верную дорогу, принять правильное решение. Со страхом нужно научиться жить.

– Что-нибудь приятное ты можешь вспомнить о войне?

– Конечно, это люди.

– Какие-нибудь забавные истории происходили с тобой?

– Была смешная история в Цхинвале. Для всех, кроме меня. Когда я трое суток не ходил в туалет, потому что туалет находился достаточно далеко от нашего укрытия. И туда накидывали гораздо больше градов и снарядов, а очень не хотелось умереть без штанов. Смешно было, когда мы с Сёмочкой Пеговым из «Лайф ньюс» попали под обстрел из «Ураганов» недалеко от аэропорта в Донецке. Стены в доме аж выгибались. Постарались выбрать, как нам показалось, наиболее безопасное место, куда-то плюхнулись. Когда обстрел закончился, мы очнулись в брошенной квартире в постели вдвоём, практически обнявшись лежали.

– Вам показалось, что одеяло может спасти?

– Мы очень долго смеялись. Потому что обстрел закончился, мы встали, я говорю: «Да, неловко, по-семейному как-то получилось».

– Были такие случаи, когда ты был на волосок от гибели?

– Я же не погиб, поэтому мне сложно судить, был ли я на волосок, на два волоска или на метр. У меня жизнь перед глазами не проскакивала. Я не столь эмоционально к этому отношусь. Было много раз, когда буквально спустя минуту после того, как мы пробежали, проехали, прошли где-то, туда падали снаряды, и мы понимали, что, задержись мы где-то на 30 секунд, мы бы не выжили. Не погиб и не погиб. Спокойно надо к этому относиться.

– Не хотелось ли тебе снять репортаж про что-нибудь прекрасное, мирное, про выставку какую-нибудь?

– Не уверен. Я занимаюсь темой войны достаточно давно. Конечно, удивительно, что пришлось работать на Украине. Правда, удивительно. Где-то заканчивается война, где-то начинается.

– Куда будет твоя следующая командировка?

– Либо в Сирию, либо назад на Украину, в Донецкую народную республику.

– Неужели из отпуска потянет в огонь и дым?

– Я бы был плохим репортёром, если бы не тянуло. Пока там война, необходимо возвращаться и работать.

"