Рашит Нигаматуллин: Дирижёр – профессия второй половины жизни

Заворожённые классической музыкой, зрители весь вечер находились под обаянием главного дирижёра и художественного руководителя оркестра, заслуженного деятеля искусств Украины Рашита Нигаматуллина, который 28 декабря отметил 50-летие со дня рождения. Незадолго до начала концерта наш корреспондент побеседовал с маэстро.

Корреспондент ИА «Бел.Ру»: Рашит Дихангреевич, какие ощущения Вы испытываете в канун такого важного события?

Р.Д.Нигаматуллин: Какое же это событие? Вот если бы мне 100 лет исполнилось…А 50 лет – это всего-навсего «средний» возраст. Конечно, можно и это считать событием, если человек достиг серьёзных результатов внутреннего содержания и социально-значимых, социально звучащих, какого-то карьерного уровня. А мы – скромные труженики, стремящиеся на периферии в меру своих возможностей решать местные задачи. Сам себя я ощущаю вполне адекватно. Дело в том, что дирижёр – это профессия второй половины жизни. В 40 лет я был ещё молодым дирижёром. Сейчас, как мне кажется, произошли качественные подвижки в этом смысле, теперь я больше ощущаю искусство в себе, нежели себя в искусстве.

Я всегда служил, да и сейчас ревностно служу искусству. И ревностность моя со временем не уменьшилась, а, возможно, усугубилась. Но я бы мог сказать, что сейчас нахожусь у подножия горы с названием «дирижёрский Олимп». Вот такие у меня ощущения. Впереди ещё много работы для достижения того, что я хочу. Хочу совершенства, хотя известно, что стремление к нему бесконечно. Но таковы мы – романтики, творческие люди – в стремлении к самым высоким целям.

Корр.: Ваш послужной список до приезда в 2006 году в Белгород весьма солиден: учёба в престижных учебных заведениях, работа за границей, на Украине, высокие награды и звания. А как начинался Ваш путь в большое искусство?

Р.Д.Нигаматуллин: Большую роль в моём становлении как музыканта сыграла мама. У неё была романтическая мечта, чтобы я стал морским офицером или артистом. Однако в городе Горьком, где прошло моё детство, не было соответствующих условий для того, чтобы стать офицером. А у меня ещё в детском саду обнаружился неплохой музыкальный слух. Мама определила меня в Горьковскую капеллу мальчиков. И пообещала, если буду хорошо заниматься, купить велосипед. Так что в занятиях с моей стороны был и определённый меркантильный интерес. И в школе, и позже, когда учился в училище, в консерваториях (Р.Нигаматуллин окончил отделение хорового дирижирования Горьковской государственной консерватории имени М.Глинки, затем обучался в Московской консерватории, в классе профессора Г.Н.Рождественского – В.М.) меня много терзали за нерадивость, за то, что делал, видел не так, «как все», не так слышал… Все учебные заведения я окончил с отличием. Но и тогда, и сейчас, мне трудно соглашаться с общепринятыми нормами. Это скучно. Вокруг меня всегда были трения. Обывателей, к сожалению, – большинство. У меня есть собственное видение, «слышание» того или иного фрагмента. Нужно прислушиваться к себе, как бы ни было трудно! Предав себя, ты разлагаешь собственное «я», превращаясь в ничто. Но, слава Богу, природа дала мне сильный характер, я устоял, придерживаюсь собственной позиции и сейчас. Хотя таким одиночкам, со своим «я», устоять всегда непросто.

Корр.:С нашим оркестром Вы работаете два года. За это небольшое время расширился и изменился репертуар, подготовлены программы композиторов, которые по силам лишь профессионалам высокого класса. Оркестр стал популярным, растёт его известность, причём далеко за пределами Белгородчины. Однако нельзя не заметить, что даже при аншлаге публика на филармонических концертах в основном достаточно солидного возраста. Как Вы считаете, надо ли воспитывать публику, приучать к классике молодёжь?

Р.Д.Нигаматуллин: Я должен отметить, что белгородская публика к любому исполнителю относится с благодарностью. В этом, возможно, и есть её отличие от западноевропейского слушателя. Мне доводилось выступать перед «рафинированной» публикой на известных во всём мире курортах, так вот там чувствуют каждую твою находку, каждое мгновение. И я чувствовал, как дышит зал. И в то же время у меня было немало случаев, когда приходилось выступать перед абсолютно не подготовленной публикой. Однажды мы поехали в глухую деревню, где люди оркестра никогда не слышали. Исполняли симфонию № 3 Антона Брукнера. В течение часа, пока играли музыканты, в зале стояла такая тишина, что я слышал, как мухи жужжат. 60 минут пролетели, как одно мгновенье, – и для нас, и для слушателей. После концерта меня просто завалили благодарностями, говорили: если бы знали, что такой концерт будет, привели бы и брата, и свата, и всех остальных сельчан. Это как раз такой случай, когда проявился живой интерес к симфонической музыке. И это ещё раз подтвердило моё жизненное кредо: играть надо так, чтобы самый неискушённый слушатель понял, чего ты хочешь, и ему было интересно. Музыка – это искусство, действующее на подсознание. И тем оно хорошо, что я могу подчинить себе слушателя, а он и не будет знать, каким образом это произошло. И ему совершенно необязательно знать о Шостаковиче или строении музыкальной формы. Это – моя обязанность. И когда мы говорим, что у нас сложная программа, эта сложность – для нас. Наша профессиональная задача состоит в том, чтобы эту сложную программу преподнести легко. И чтобы публика после концерта сказала: «А что для вас Шостакович? Очень и очень сильный и интересный композитор. И никакой там сложности в Брукнере! И Малер потрясающе хорош!». Молодёжь надо приводить в концертный зал. Но осторожно, чтобы она услышала ярких и талантливых исполнителей, чтобы «случилась любовь» на долгое время, а, может быть, и навсегда.

Беседовала Валентина Милюкина